Я обещаю…

Знаешь, я так хочу жить! С этими словами она протянула мне свою дрожащую руку. Она  - это девочка лет 10-12 на вид. Какая бледная и худая, подумал я, странно, на улице лето, а она в тёплой одежде. Я не понимал, где  очутился, неподалеку было много других детей, а эта девочка почему-то находилась в одиночестве. Но почему она выбрала именно меня?

-А где мы находимся? Наконец спросил я, решив прервать повисшую паузу.

- Мы в детском доме.

-А почему ты не вместе с другими детьми?

-Мне нельзя быть с ними, я болею. Но ты я вижу, не боишься. Побудь со мной хоть немного. Я так хочу  просто поговорить с кем-то из своих сверстников. Давай знакомиться.  Меня зовут Таня Савичева, я из Ленинграда.

После этих слов все смешалось в моей голове, да ведь я же знаю ее, наверное, каждый житель нашей страны, который хоть что-то слышал о блокаде Ленинграда, знает это имя, но я решил не подавать вида и продолжить знакомство.

- А меня Дима зовут, я из маленького города Нытва, это на Урале.

-Везёт тебе, до вас война не дошла.  А вот мы…

На глазах у неё выступили слёзы.

-Может, мы не будем говорить о войне – это слишком тяжёлая тема.

- Нет, мне надо рассказать хоть кому-то.  Я знаю, что скоро умру.

- Не говори так, надо всегда надеяться на лучшее.

- Не утешай меня, взрослые вокруг тоже думают, что я ничего не понимаю, а я давно знаю всё… Просто Савичевы умерли, умерли все, я одна осталась, и хочу, чтобы кто-то о нас помнил.

Ах, как же хорошо мы жили до войны! Жили мы в Ленинграде на Васильевском острове. Семья наша была большая и дружная, у меня были два брата Лёка и Миша, две сестры Женя и Нина, мама, бабушка, два дяди. Отец только умер, но я тогда ещё маленькая была. С тех пор все заботы о нас и о хозяйстве легли на мамины плечи. Впрочем, она никогда не унывала, не помню ее грустной, она была веселой, любила петь, работала на швейной фабрике, была одной из лучших вышивальщиц. В мае 1941 года я окончила третий класс. На каникулы мы должны были поехать  к родственникам в деревню Дворищи, но решили сначала отметить день рождения у бабушки Евдокии Григорьевны, он у нее 22 июня. Утром я вручила бабушке подарок, а в обед по радио объявили о начале войны. И мы все решили остаться в городе, чтобы помогать армии, только Миша успел уехать в Дворищи 21 июня. Но эту область практически сразу заняли фашисты, и от Миши мы не получили ни одной весточки. По-видимому, он погиб.

В первые же дни войны брат Лёка с дядями Васей и Лёшей хотели записаться добровольцами на фронт, но получили отказы. Лёку не взяли из-за плохого зрения, а дядей - из-за того, что им было много лет. Нина стала рыть окопы, дежурить на вышке поста воздушного наблюдения. Женя тайком от нас сдавала кровь для спасения раненых бойцов. Мама шила военное обмундирование.  А мы с ребятами помогали очищать чердаки от мусора и собирали стеклянную тару для зажигательных бутылок, дежурили на крышах домов, гасили зажигательные бомбы и возникшие пожары.

В июле 1941 года уже ввели карточки на продукты. Сначала каждый житель получал по 800 граммов хлеба в день, к сентябрю к установлению блокады нормы снизились, и дети получали уже по 300 граммов хлеба, но хуже всего стало в ноябре. Тогда норма у рабочих была 250 граммов хлеба, а у всех остальных 125 граммов. Всё осложнялось тем, что на улице стояли очень сильные морозы, не работало отопление, согревались печкой-буржуйкой, не было дров, топили книгами, мебелью. Город регулярно обстреливали, по 6-8 раз в сутки. От постоянных обстрелов вылетели стекла, окна были заделаны фанерой, завешаны одеялами. Водопровод тоже не работал, за водой приходилось спускаться к Неве, было очень скользко, не было сил нести её, она расплескивалась.

От постоянного холода ещё больше хотелось есть. Варили всё, что только можно было найти: и столярный клей, его соскребали даже с обоев, и похлёбку из ремней…

Мы продолжали учиться, только в нашей школе оборудовали госпиталь и нас сначала перевели в другую школу, а потом уроки стали проводить в подвале нашего дома. Но от холода и голода ученики умирали даже в классах, поэтому зимой 1942 года в школах Ленинграда объявили каникулы.

В декабре 1941 года в Ленинграде остановилась работа транспорта, улицы города были полностью занесены снегом, который не убирался всю зиму. Сестра Женя ходила до завода 7 км пешком. Всё чаще она оставалась ночевать прямо на заводе. Но однажды она не пришла на смену. Нина отпросилась и поспешила к ней. Женя умерла на руках у Нины. Я тогда нашла старую записную книжку Нины и сделала в ней запись под буквой «Ж».

Женя умерла 28 декабря в 12.00 час утра 1941 г.

Потом 25 января 1942 года от истощения умерла бабушка, она всё пыталась делиться с нами своими кусочками хлеба, говорила, что нам нужнее. В больницу она ложиться не стала, сказала, что там и без неё много народу.

В конце февраля сестра Нина должна была прийти с работы, но так и не пришла. В городе был сильный артобстрел, и, видимо, она погибла.

Лёка работал на заводе, часто по две смены, там же и ночевал. Он тоже умер от истощения. Лёка умер 17 марта 1942 года.

Дядя Вася умер в 56 лет, 13 апреля 1942 года.

Дядя Лёша умер в 71 год, 10 мая 1942 года.

Мы остались с мамой вдвоём, но она была уже настолько слаба. И умерла через три дня после дяди Лёши, 13 мая 1942 года.

В это невозможно поверить, мама такая весёлая, добрая. И вот её больше нет. Никто больше не скажет мне, что надо всегда надеяться на лучшее и верить в ПОБЕДУ! И что, когда в город вернётся обычная жизнь, мы снова будем есть хлеб, есть сколько захотим, и блины испечем… Всё рухнуло,  меня словно сковало, ничего не хотелось, не хотелось двигаться, шевелиться. Савичевы умерли. Умерли все. Осталась одна Таня. Из последних сил я поднялась к соседям Николаенко. Соседка зашила мамино тело в серое одеяло и на тележке отвезли его в ангар, куда свозили тела со всего Васильевского острова. Я всё хотела пойти с ними, но ноги меня не слушались, и совсем не было сил. Я пробыла у соседей целый день и ночь, а потом пошла к родственнице тёте Дусе. У тети Дуси я пробыла до июля, а потом чтобы меня могли лечить, она оформила меня в детский дом, и меня вывезли из Ленинграда.  И вот я здесь…

- Как жаль, что вас с семьей, как сотни тысяч других ленинградцев, сразу не эвакуировали к нам на Урал.

- Таня!

Послышался голос откуда-то.

- Ой, это меня медсестра зовёт. Мне пора. Помни обо мне.

- Я обещаю…

С этими словами я открыл глаза, и понял, что это был сон, а губы сами продолжали шептать «Я обещаю…»

P.S. А еще я понял, как же я люблю свой родной Урал, свой Пермский край! Я люблю его замечательную живописную природу. Она завораживает в любое время года. Люблю и ценю героическое прошлое нашего края, его вклад в дело Великой Победы! Но главное богатство нашего края – это люди. Это простые труженики – женщины и подростки, которые работали по несколько смен на заводах во время Великой Отечественной войны, чтобы обеспечить фронт такими необходимыми снарядами, боевой техникой, горючими смесями, касками, сапёрными лопатками, фляжками, патронами… Наши люди делились последним, отправляя посылки на фронт, потому что бойцам нужнее.  Наш край принял свыше 3 миллионов эвакуированных, 379 тысяч из которых – ленинградцы. Простые люди пускали эвакуированных жить в свои дома, делились с ними вещами и продуктами. И вот эта доброта – она бесценна, это самое главное в жизни. И поэтому, я верю, что моя самая любимая и родная Уральская земля будет стоять всегда, что бы ни случилось!